«Рыболовецкий колхоз «Восток-1», входящий в состав Ассоциации рыбохозяйственных предприятий Приморья, в отечественной рыбной отрасли с самого основания предприятия в 1991 году не искал проторенных путей и не «бил по хвостам». Наоборот, РК «Восток-1» первым шел в неизведанное — новые объекты промысла, новые районы, новые орудия лова, тактика и технологии, новые продукты на рынке, новые глубины…
Удивительный путь предприятия — в беседе с его основателем, председателем совета директоров, ветераном рыбной отрасли Валерием Харитоновичем Шегнагаевым в большом интервью PrimaMedia.
Справка: ШЕГНАГАЕВ Валерий Харитонович, родился 27 мая 1941 года в городе Игарка Красноярского края. В 1965 году окончил Дальрыбвтуз по специальности инженер-механик промышленного рыболовства. В 1966-1978 годах работал на Базе активного морского рыболовства (БАМР), где прошел путь от мастера добычи до главного инженера. 1978-1983 годы — заместитель начальника Преображенской базы тралового флота. 1984 год — начальник отдела промышленного рыболовства ВРПО «Дальрыба». 1986 — 1987 годы — Владивостокская база тралового и рефрижераторного флота.
В 1991-1996 годах — председатель правления «Рыболовецкого колхоза «Восток-1». 1996-2023 годы — председатель совета директоров «Рыболовецкого колхоза «Восток-1».
Имеет множество наград Министра рыбного хозяйства СССР, награжден медалями СССР, Почетный работник рыбного хозяйства Российской Федерации.
— Валерий Харитонович, нельзя не спросить у вас, у ветерана рыбной отрасли, как отрасль из советской становилась уже российской? И как именно в этот сложный период был создан «Рыболовецкий колхоз «Восток-1»?
— Действительно, как раз в период распада СССР и перехода на рыночные отношения и появился «Восток-1». Предприятие было создано буквально с нуля, без приватизации и иного использования какого-либо государственного имущества. Это был результат инициативы, энтузиазма, интуиции, опыта и знаний, а главное — веры в свои силы и в начатое дело.
Понятно, что перестройка и распад СССР полностью разрушили отлаженные в рыбной отрасли механизмы функционирования. То есть если ранее все было централизовано, четко отлажено и расписано, то с переходом на рыночные отношения и в результате приватизации весь когда-то единый рыбохозяйственный комплекс распался на отдельные предприятия. Каждое звено в комплексе стало самостоятельным, а во главу угла были поставлены деньги, с которыми в стране были проблемы из-за кризиса финансовой системы, не готовой к новым рыночным отношениям.
В результате суда простаивали у пирса без снабжения, береговые заводы — без сырья, рефрижераторные секции — без продукции, а люди — без заработной платы… Отрасль была парализована.
И в этот момент нам с товарищами и единомышленниками удалось реализовать ранее накопленные контакты, знания и видение перспективы. Денег — да, не было, но были авторитет и репутация. И мне удалось практически под честное слово арендовать 49 российских судов и восемь иностранных плавбаз, снабдить их всем необходимым, собрать экипажи и провести успешные промысловые экспедиции, по итогам которых я рассчитался со всеми поставщиками и экипажами, обеспечив, таким образом, заработком сотни людей. Так и появился «Восток-1».
— А в конце 90-х РК «Восток-1», получается, занялся промыслом камчатского краба. Как удалось получить доступ к ресурсу, если не секрет?
— Никакого секрета нет, конечно. После шока начала 90-х и завершения приватизации крупнейших государственных рыбохозяйственных предприятий они начали постепенно восстанавливать свою деятельность, и, имея административный ресурс, получали наиболее интересные и ценные ресурсы.
Наш «Восток-1», скромное самостоятельное предприятие, такими ресурсами не обладал, даже собственного флота до 1994 года, как я уже говорил, не было. Мы продолжали работать на арендованных судах и в тесном сотрудничестве с отраслевой наукой — ТИНРО-Центром — начали осваивать невостребованные объекты и новые районы промысла. Так нам и дали камчатского краба в Камчатско-Курильской подзоне — 1500 тонн. Ранее считалось, что его в этом районе нет, а мы доказали, что он там есть и его очень много.
Стоит отметить также, что в то время краба в основном ловили сетями. Крайне варварский метод, так как в сети попадали самки и молодь, которая в итоге гибли, так как товарного значения просто не имели. Такой дикий промысел мне изначально не нравился. Решение удалось найти в США, в то время там уже был освоен ловушечный промысел краба и выпуск продукции в виде варено-мороженных секций, рассольной заморозки.
По удачному стечению обстоятельств на тот момент в США сократились запасы краба, и у них простаивал краболовный флот. В результате сложных переговоров и поначалу даже на кабальных условиях мне удалось арендовать три современных краболова, которые мы оформили в бербоут-чартер и выкупили полностью в 1994 году. Таким образом, «Восток-1» стал первым в современной России предприятием, которое внедрило ловушечный лов краба и выпуск крабовой продукции по мировым стандартам.
Надо сказать, что эта аренда современных краболовов-процессоров с правом последующего их выкупа имела под собой ряд условий, которые в последующем существенно повлияли и на предприятие, и на меня лично. Американский судовладелец понимал, что он идет на большой риск, передав свои суда в бербоут-чартер в Россию: судно переходит в собственность российского предприятия, меняется флаг со «звезднополосатого» на триколор, а вот денег пока нет, и в новой России только начинают формировать предпринимательское право… Вместе с тем, положение в США у него было еще хуже, так как из-за подрыва запаса в Бристольском заливе его краболовный флот встал на прикол, ему грозило банкротство. Он рискнул, поставил на новую Россию и выиграл, мы фактически спасли его от разорения.
По условиям договора выплата за предоставленные суда рассчитывалась от прибыли за крабовую продукцию, которая по условиям договора передавалась под реализацию. Для нас такие условия платежей были особенно благоприятны, потому что вновь созданные малые предприятия, которым «Восток-1» фактически тогда и являлся, первых 2 года не облагались налогом на прибыль, а в 2 последующих года имели соответственно 50% и 25% процентов льготы.
Конечно, все обязательства были исполнены и даже ранее намеченного трехлетнего срока, и далее мы начали действовать самостоятельно. И на самом деле, кабальные, казалось бы, условия договора оказались для нас очень выгодными. Владелец судов не понял главного: вместе с флотом мы получили сразу доступ и к производственным технологиям, и к обслуживанию современного флота, и к рынкам сбыта. Условия выплат от прибыли за суда предполагали и контроль с нашей стороны всех процессов по менеджменту и маркетингу, а это предоставляло нам доступ ко всем контрактам и, соответственно, контактам.
В итоге это сотрудничество открыло нам доступ ко всей необходимой информации и позволило прийти новым технологиям в Россию, которыми сейчас, к слову, пользуются многие наши коллеги по промыслу. Скрывать секреты промысла мы не от кого тогда не собирались, всегда ими делились, если кто обращался к нам за советом, делились своими планами. И наши кадры, которые мы обучили — а это более 30 тысяч человек, прошедших школу «Восток-1» — работают сегодня на многих предприятиях. Причины ухода у всех разные: кто-то не выдерживал высоких требований, кто-то, наоборот, хотел быстрее расти и делать карьеру. Много капитанов из тех, кто начинал в «Восток-1», сейчас на других предприятиях, кто-то и на руководящих высоких должностях. Для меня это естественная сторона жизни, и я рад, что помог кому-то стать успешным в жизни, и таких немало.
Так вот внедрение новых технологий и выпуск новой высокотехнологичной и конкурентной продукции позволили нашему предприятию стать первой частной компанией, которая получила лицензию на экспорт продукции, потому что это имело и политическое значение для новой России. В то время многие другие компании продолжали возить тогда еще не очень популярный живой краб и выпускать крабовые консервы — невостребованный на мировой рынке продукт.
Видя наш положительный пример, вслед за нами устремились и другие компании, уже через год краб начали ловить с десяток других судов, подобных нашим. И, к сожалению, высокая финансовая отдача от промысла крабов — при тогда еще слабой государственной системе контроля — породили немыслимое браконьерство, в результате которого запас крабов был сильно подорван, и уже в начале 2000-х последовали повсеместные запреты на промысел краба, хотя браконьерство и продолжалось.
— Но ведь в то время «Восток-1» вел промысел не только крабов?
— Да, конечно. Параллельно мы занимались и промыслом рыбы, по большей части проводя экспериментальные рейсы. Наиболее удачным из них оказался промысел синекорого — нынче черного — палтуса в Охотском море. Сейчас в это верится с трудом, но в 90-е этот промысел считался бесперспективным — считалось, что ловится палтус всего 2 месяца в году. Но и здесь мы проявили себя как пионеры: промысел палтуса мы стали вести ярусом — это такой трос длиной 9 км на котором висят крючки с интервалом 1,2 метра, своего рода огромная удочка. Рыбная промышленность тогда восприняла это скептически, при доминировании тралового способа ловли рыбы никто не понимал, как можно в промышленных масштабах ловить рыбу на крюки и использовать при этом в качестве наживы популярную сельдь, что сильно удорожало сам промысел.
Но мы начали. Причем сначала использовали ручное наживление. Представляете себе, надеть на 10 тысяч крючков заранее порезанную на кусочки сельдь? Огромный труд, но наши экипажи с этой задачей успешно справлялись. Это позже появились автоматические машины по наживлению, значительно облегчившие работу моряков.
Когда мы начинали осваивать промысел палтуса, его запасы были огромные, выловы были большие, а продукция — востребованная и дорогая. В процессе промысла выяснилось, что ловить палтус можно не 2 месяца, а почти весь год. Три года мы были одни на этом виде промысла, два наших судна ловили до 3 тысяч тонн палтуса в год. Кстати, в 1997 году для этого промысла мы построили в Испании свое первое ярусоловное судно, которое до сих пор трудится в Охотском море.
Видя наш успех, на этот вид промысла потянулись другие компании, в начале 2000-х на палтусе работало уже не менее двух десятков судов, но долгое время мы были лидерами по выловам этой прекрасной рыбы. Но, к сожалению, появился естественный и непобедимый враг этого промысла — косатки, которые приучились объедать палтуса с яруса, съедая до 70% вылова.
Этому способствовало уникальное природное явление: Охотское море практически полностью сковало льдом, и косатки вынуждены были находиться в полыньях, при этом доступ к традиционной пище был у них ограничен. Нам бы переждать это время, снять флот с промысла… Но мы продолжали работать в тех же полыньях. Косатка — умное существо и быстро смекнула: — Зачем искать пропитание, когда рыбак уже поймал рыбку, и надо дождаться только знакомого звука выборочной лебедки, своеобразного приглашения на обед! И тогда косатка просто подходит к месту выборки яруса и с легкостью обедает с него весь улов.
Поначалу мы не сильно переживали, но когда море освободилось ото льда, привычка косатки кормиться за наш счет осталась и, более того, начала передаваться новым поколениям. И вот уже 20 лет мы — с этой проблемой, и она только усугубилась. Косатки «разделили» весь добывающий флот, у каждой группы косаток свои суда, идентифицируют они их по звуку двигателей и выборочных комплексов, которые уникальны для каждого механизма, как отпечатки пальцев у людей.
Обращались к ученым, искали решения, как отпугнуть животных. Вместе с Институтом биологии моря ДВО РАН год проводили исследования, чтобы звуком на определенной частоте отпугивать их. После нескольких неудачных попыток удалось создать прибор, и после его включения косатку, которая объедала наш очередной улов, буквально выбросило из воды! Над палубой раздалось победное рыбацкое «ура!», команда была счастлива, что, наконец-то, их заработок теперь никто ни съест.
Но после очередного подхода косатки прибор перестал на нее действовать — как и на всех остальных ее сородичей. Ученые сделали вывод, что косатка умеет закрывать уши, наверное, защитили на этом открытии несколько диссертаций. А мы остались ни с чем. На сегодня единственным способом обмануть косатку остаются разные хитрости, которыми пользуются капитаны: к примеру, ставят ложные порядки без наживы, и когда косатке надоедает смотреть на пустые крючки и она уходит, быстро подходят к заряженному наживой порядку и поднимают его с уловом. Но и такое не всегда удается. Очень умное существо косатка.
Все это значительно усложнило промысел, снизило его рентабельность и, что самое страшное, подорвало запасы палтуса. На протяжение многих лет ОДУ на палтуса снижается, потому что от «нахлебничества» косаток избавиться не получается. Из целенаправленного промысла вылов палтуса перешел в разряд прилова. Сейчас его промыслом почти никто не занимается, осталось наше предприятие и еще пара-тройка компаний.
А вообще «Восток-1» — многогранное и подчас опережающее свое время предприятие. Например, в конце XX века мы первыми наладили выпуск хитозана из панциря краба. Первоначально интерес к его изготовлению проявляло государство, так как планировалось за счет его свойств к поглощению радиации использовать хитозан для нейтрализации радиоактивного фона от затонувшей атомной подводной лодки «Комсомолец».
По поручению правительства мы отработали всю производственную цепочку и выпустили более 100 тонн хитозана, но к этому времени необходимость в нем отпала. Были вложены огромные средства, налажен выпуск уникальной продукции, но тогда, 25 лет назад, рыночного интереса к этой продукции не было, это только сейчас хитозан — востребованный продукт. Подобных инновационных проектов и продуктов было у нас много, но тогда действительно они опережали время и оказались не востребованы.
— Позвольте немного отклониться от темы непосредственно промысла и производства продукции. Все-таки 90-ые, когда начинал «Восток-1», были временем сложным и в море, и на берегу. Предприятие как-то помогало тогда приморцам?
— Да. Как это сейчас модно говорить, «Восток-1» был и остается социально-ответственным предприятием. В 90-годы мы создали Детский благотворительный центр (ДБЦ), который почти 10 лет в трех «точках» ежедневно обеспечивал полноценным питанием почти 200 ребятишек города Владивостока из числа малоимущих и беспризорных.
Раньше часто менялись решения администрации города, некоторые градоначальники сомневались в искренности нашей благотворительной деятельности, присылали проверки. Одни — с целью убедиться, что все именно так и происходит. Другие — с иными, скажем так, целями. Однако уровень социальной помощи был на высокой профессиональной основе, как и все на предприятии, поэтому ни у кого не поднялась рука «зарезать» это непрофильное для предприятия направление.
Ежедневно действовали три столовые — на Уборевича, 20, на Светланской, 205 а и на Нейбута, 32 — в которых ранее в советский период располагались детские сады и молочная кухня. В новой России для них не нашлось средств в бюджете. мы же чувствовали потребность в оказании помощи нуждающимся. Со временем в стране с этим ситуация улучшилась, городские власти отозвали у нас арендованные у города пункты питания, и ДБЦ прекратил свое существование, но таким образом сохраненные для города помещения не разделили судьбу десятков приватизированных детских садов в центральных районах города Владивостока, в которых сейчас находятся коммерческие предприятия.
Благотворительная деятельность предприятия была не раз отмечена со стороны Детского фонда России. Помимо этого, мы также на постоянной основе в меру своих возможностей помогаем клубам пожилых людей, иным благотворительным организациям и нашим профильным учебным заведениям.
— Вернемся к вашей производственной деятельности. В какой момент «Восток-1» стал специализироваться на глубоководном промысле?
— Как я уже отметил, вокруг королевских крабов к началу XXI века был чрезмерный ажиотаж, а разгульное браконьерство подрывало промысловые запасы. Стало понятно, что скоро краб просто выбьют. Что, собственно, и случилось через несколько лет.
Масло в огонь подлила и введенная в начале 2000-х аукционная система распределения квот. Было ясно, что за королевских крабов на аукционе будет яростная борьба, цена взлетит выше всякой экономики промысла, потому что для многих важным было получить не какой-то большой объем краба, а просто как таковую легальную возможность выходить на промысел и ловить столько, сколько сможешь, чтобы и отбить аукционные затраты, и еще и заработать.
Мы же понимали, что глубоководный краб никому не интересен, так как никто не знал, как добывать его с глубины более 1000 метров, да и товарная стоимость его — на порядок ниже шельфовых крабов. Но для нас было неожиданностью, когда цены на аукционах 2001-2002 годов взлетели на него выше экономически обоснованных расчетов. Разгадка была, к сожалению, очень проста: многие заявлялись на этот ресурс не с целью его промысла, а с тем, чтобы на промысле подменять одного краба другим, по сути — браконьерничать.
Нам же необходим был ресурсный запас на всю экспедицию годового промысла. Поэтому мы были вынуждены покупать на аукционах квоты по завышенным ставкам. Впрочем, мы понимали, что все-таки главная цель первых аукционов — распределить ресурсы прозрачным способом, а потом закрепить их за пользователями — с историческим правом на вылов.
Такой принцип — историческое право на вылов — хорошо стимулирует конкуренцию в отрасли. То есть сколько смог добыть, столько за тобой и сохраняется. Оказался лучше коллеги в добыче — его недоосвоенные объемы переходят к тебе в следующий период перезаключения договоров на пользование. И здесь долгосрочность периода, на который заключается договор, не так и важна, как раз период в 5 лет для такого подхода — самый оптимальный.
Мы вложили все свои свободные и еще и заемные средства в приобретение права на вылов глубоководных крабов и рыб. Смогли рассчитаться с банками только после 2014 года, то есть спустя 12 лет! Это — реалии первых аукционов.
Но вот почему принцип «исторического вылова» сменился «историческим принципом» в подходе распределения и закрепления ресурсов — это остается под вопросом. В первой редакции закона о рыболовстве от 2004 года был заложен механизм «исторического вылова», и когда в 2008 году наше предприятие перезаключало договоры на пользование глубоководными крабами на новый период, наши квоты увеличились почти вдвое, так как браконьеры и те, кто посчитал этот промысел сильно затратным и неэффективным, отсеялись.
Единственное, пришлось срочным образом изыскивать средства и обновлять флот. Заметьте, это обновление флота простимулировали не инвестиционные аукционы, а именно механизм, заложенный в первой редакции закона, механизм наделения по принципу «исторического вылова».
А вообще решение перенастроиться именно на развитие глубоководного промысла стало для «Восток-1» по-настоящему переломным моментом. Мы видели большую перспективу — в части наличия огромных нетронутых запасов. Я и другие члены совета директоров — в том числе и бывший министр рыбного хозяйства СССР Котляр Николай Исаакович, и его заместитель Ширяев Евгений Дмитриевич — понимали это давно, но до определенного времени откладывали этот вопрос, так как было слишком много рисков как в части ведения самого промысла, так и в части последующей реализации малознакомой и невостребованной рынком продукции.
Но все же мы начали! Первым из глубоководных объектов, которые освоила наша компания, стал черный палтус. Это на самом деле глубоководная рыба, обитающая на глубинах 600 метров, ее плюсом был коммерческий успех. Далее мы стали осваивать глубоководных крабов, обитающих на глубинах до 1500 и более метров, а затем — и рыбу макрурус, которая обитает на глубинах до 3000 метров.
Налаживание стабильного, непрерывного и устойчивого промысла этих объектов, а по сути — развитие глубоководного промысла как такового, стало абсолютной новизной не только в России, но и во всем мировом рыболовстве. Поэтому мы без преувеличения считаем — и это признают все специалисты — что рыболовецкий колхоз «Восток-1» стал и пионером, и остается ведущей компанией в глубоководном промысле.
Это, конечно, был трудный, тернистый путь протяженностью более 15 лет. Мы постоянно совершенствовали тактику и технологию промысла, модернизировали промысловые суда, обучали кадры, поэтапно «спускаясь» на все большую глубину, и, что не менее сложно, — внедряли новую продукцию на рынок. Временами предприятие было на грани банкротства, но все же мы выжили и добились впечатляющих результатов.
— Если подводить определенные итоги в развитии глубоководного промысла, то что бы вы выделили здесь?
— Первое. За прошедшие годы мы провели три масштабные модернизации промыслового флота, каждая из которых позволила значительно повысить производительность судов. Третья модернизация флота была самой радикальной, она охватила все разделы деятельности — от безопасного судоходства и ведения промысла до условий быта членов экипажей. В результате мы получили флотилию из 14-ти уникальных, по сути, судов, приспособленных для ведения промысла на глубинах до 2500 метров.
Второе — это то, что работая в экономической зоне России, мы освоили промысел нескольких глубоководных объектов. И именно результаты работы на этих объектах и подтверждают огромные запасы биоресурсов на глубине.
Кроме того, параллельно с промыслом мы осваивали рынок ранее неизвестной потребителю продукции из глубоководных объектов промысла. И если в начале пути мы имели проблемы с реализацией, то постепенно наша продукция стала пользоваться стабильным спросом. Цена реализации увеличилась в несколько раз, что впоследствии позволило нам добиться хорошей рентабельности и погасить огромные долги после аукционов 2001-2002 годов.
Если подробнее, то, например, развитие промысла глубоководного макруруса долгое время было убыточным направлением и дотировалось нами за счет промысла глубоководного краба. Лишь в 2015 году после внедрения продукции из макруруса на рынок и формирования на него стабильного спроса и начала роста цены этот промысел вошел в зону рентабельности.
Покупатели распознали огромную пищевую ценность, экологическую чистоту и, главное, медицинскую ценность продуктов с этих глубин. Это прекрасный диетический продукт и одновременно — профилактика различных заболеваний. Отличительной особенностью макруруса является отсутствие нематод в мясе, а также его уникальная насыщенность незаменимыми аминокислотами, по концентрации которых макрурус превосходит все остальные виды белой рыбы.
Оправдало себя и применение ярусного промысла: рыба, пойманная на крючок, резко отличается по качеству от давленой рыбы тралового промысла. Покупатель в конце концов разобрался в этом, и наш пойманный на ярус макрурус сегодня превосходит по цене «траловый».
После того, как за 10 лет «Восток-1» развил рынок макруруса, промыслом этой рыбы активно начали заниматься другие компании, и в настоящее время объемы вылова макруруса по бассейну приближаются к общему допустимому улову.
Вообще, видя наши успехи, некоторые компании также начали пытаться работать на глубоководных объектах, но из-за отсутствия обученных кадров и приспособленных для этого промысловых судов они в основном ведут промысел на глубинах не более 1200 метров.
Если же вообще перейти к «сухому остатку» нашей деятельности в последние 20 лет, можно сказать следующее. Из 81 компании, первоначально получивших в 2002 году возможность заниматься промыслом глубоководных крабов, сейчас осталось всего 16, причем реально данным промыслом занимаются всего пять-шесть компаний. И только «Восток-1» прошел весь этот путь от начала и до сего дня.
За это время, несмотря на все сложности «Восток-1» увеличил численность промыслового флота почти в три раза, создав современный высокоэффективный и специализированный для промысла на глубинах до 2500 метров промысловый флот. Суммарный годовой вылов глубоководных объектов увеличился почти в шесть раз, с 5-ти до 30 тысяч тонн в год. В настоящее время в компании трудится около 1000 человек.
Благодаря сотрудничеству с ТИНРО-Центром и финансированию нашим предприятием исследований глубоководные биоресурсы были введены в промысел в ряде новых районов, а их суммарный ОДУ был значительно увеличен. Это позволило увеличить сырьевой потенциал России.
По рейтингу эффективности работы, в том числе по оплате труда и уплате налогов с условной тонны вылова, составляемому администрацией Приморского края, РК «Восток-1» на протяжении 3 лет подряд (2016-2018 года) занимал первое место в регионе.
Наработки, практика и опыт предприятия были переняты другими компаниями России и позволили им также приступить к освоению глубоководных объектов, также эти наработки получили применение при промысле традиционных объектов промысла, повысив его эффективность. Благодаря нам глубоководный промысел утвердился как самостоятельное и весьма перспективное направление в рыбной отрасли, дающее огромную пользу и открывающее большие перспективы по освоению ресурсов Мирового океана.
— Вы уже не раз упомянули про взаимодействие предприятия с ТИНРО. Насколько тесное у вас сотрудничество?
— С ТИНРО-Центром у нас давние партнерские, даже дружеские отношения, которые берут свое начало еще с момента создания предприятия. Как я уже сказал, предприятие наше было создано с нуля, у нас не было ни квот, ни флота. Поэтому остро стоял вопрос получения квот для ведения промысла. Одним из путей получения доступа к ресурсам как раз и было сотрудничество с наукой и работа по научной квоте в рамках научно-исследовательских рейсов. Благодаря нашей совместной работе в промышленное освоение было введено несколько объектов промысла и расширена его география, так обстояли дела с мойвой, уже упомянутым черным палтусом, крабом, макрурусом.
Помимо совместной научной деятельности мы оказывали и финансовую поддержку ТИНРО. Например, в 1992 году, когда рухнул Внешэкономбанк и у страны просто не было денег, мы в течение 6 месяцев почти полностью финансировали деятельность ТИНРО, за счет этого институт смог платить зарплату сотрудникам и фактически сохраниться. Выделили тогда на это 62 млн рублей, при том что курс доллара США тогда был 60 копеек. Позже передали ТИНРО небольшое промысловое судно.
Новый этап сотрудничества начался после начала освоения нами глубоководного промысла. Совместно с ТИНРО мы отрабатывали новую тактику лова, совершенствовали орудия лова, совершенствовали методологию оценки запасов водных биоресурсов на глубине, вводили в промысел глубоководные объекты в новых районах. Из последнего — это введение в промышленное освоение макруруса в Восточно-Сахалинской подзоне, это результат нескольких лет исследований и трехгодичной бюрократической возни.
В освоении глубоководного краба большую помощь оказал ныне покойный Мирошников Виктор Валерьевич, а также Кобликов Валерий Николаевич и Слизкин Алексей Гаврилович. По макрурусам много лет сотрудничали с Тупоноговым Николаем Владимировичем.
И по сей день научные сотрудники — постоянные участники наших промысловых и исследовательских рейсов, благодаря чему наука постоянно получает свежие данные по состоянию запасов основных объектов промысла как в экономической зоне России, так и за ее пределами. Например, в 2018 году мы провели поисково-исследовательский рейс в северной части Тихого океана. Наука получила свежие данные по этому району, а мы поймали самый большой экземпляр глубоководной рыбы-монаха длиной 201 см, рекорд как раз и зафиксировали сотрудники ТИНРО.
— Мы говорим о ваших успехах. А если откровенно, были ли неудачи?
— Мы всегда в поиске чего-то нового. Иногда это объективная потребность, а иногда и желание привнести в производство новизну, сделать ее более продуктивной и эффективной. Поэтому мы постоянно экспериментируем, и, конечно же, не всегда эксперименты приносят желаемый результат.
У нас было много различных экспериментов с орудиями лова. Например, мы довольно много времени и сил посвятили испытаниям ловушечного лова рыбы с целью защиты улова от косаток, но, увы, так и не нашли подходящего продуктивного решения этой проблемы. Поисковые рейсы новых объектов промысла в новых районах также не всегда давали желаемый результат.
Из последнего, пожалуй, неудачным проектом можно признать предпринятую нами попытку наладить джиггерный промысел тихоокеанского кальмара в Приморье. В летний период этот мигрирующий объект в огромном количестве заходит в российскую экономическую зону, наука оценивает объемы к изъятию до 100 тысяч тонн. Это к тому же еще и «неодуемый» объект, казалось бы, бери — не хочу. Но, как оказалось, это и очень капризный и сложный объект. Почти 3 года работы на нем так и не принесли нам должного результата, хотя определенное понимание, в каком направлении двигаться, у нас все же стало появляться. Уверен, если бы мы продолжили, то смогли бы освоить этот сложный вид промысла, но финансовая нагрузка оказалась довольно большой для нашего предприятия, поэтому мы прекратили эту работу, тем более что в этот момент у нас еще и отобрали 50% квот краба для выставления на инвестиционные аукционы, серьезный финансовый удар.
Вообще при реализации подобных дорогих и сложных проектов по освоению новых видов промысла или внедрению новых технологий должна быть поддержка от государства, потому что это, как правило, долгосрочные проекты, и не все компании могут их самостоятельно «вытянуть». Как я уже говорил, только на освоение глубоководного промысла у нас ушло более 10 лет, а реальная отдача пошла только на 15-й год. Надо понимать, что в рыбной промышленности не бывает быстрых результатов в новых направлениях, это всегда долгосрочные проекты.
— Для развития рыбной промышленности на государственном уровне принимаются программы и стратегии. Правда, в нынешних условиях стремительных изменений на международных рынках эти программы и стратегии порой приходится серьезно корректировать. А как вы считаете, какие направления рыбной отрасли РФ необходимо развивать сегодня? На выпуске какой продукции, освоении каких объектов делать акцент?
— Целесообразность, эффективность и вообще направленность нынешних государственных программ и в целом политики в отношении рыбной отрасли в профессиональном сообществе уже давно вызывают много вопросов. Не вдаваясь в детали, отмечу, что от того, что сейчас делается на уровне государства, никакой реальной пользы для отрасли, я считаю, не будет, это не повлечет какого-то качественного рывка. Мы не получим существенного увеличения объемов потребляемой населением морепродукции, не получим прироста общего вылова, не увеличится присутствие России в Мировом океане, не будет увеличения финансовой отдачи отрасли в ближайшей перспективе. Если государство хотело бы качественного преобразования рыбной отрасли, то решения и действия должны были быть совсем другими.
— В последние годы «исторический принцип» распределения квот все сильнее и сильнее размывается. Инвестиционные квоты, аукционы… Приведут ли эти тенденции, по вашему мнению, к каким-то позитивным результатам или, напротив, последствия для отрасли будут негативными?
— Вспоминая историю развития нашего предприятия, я наглядно показал, как нам помог в механизм «исторического вылова», который был в первой редакции закона «О рыболовстве». Потом произошла подмена понятий, вот и вы спрашиваете меня об «историческом принципе», а не о механизме «исторического вылова». Я же уверен, что только «исторический вылов» стимулирует конкуренцию в отрасли. Даже если у тебя есть право на промысел, при механизме «исторического вылова» ты его потеряешь, если не будешь развивать сам промысел и делать его более эффективным. «Исторический принцип» же — это когда вылов не учитывается, что ведет к паразитированию. И даже расторжение договоров при условии неосвоения 70% квот — не панацея, так как «квотные рантье» из отрасли и сегодня не ушли, и понятие «группа лиц» — чуждое, на мой взгляд, явление в отрасли — тому подтверждение.
На сегодня существуют два вида договоров на пользование ресурсом, один — на закрепленные доли промышленных квот, другой — на инвестиционные квоты. И когда завершится срок действия договора на инвестиционные квоты, что предложит законодатель? Ведь под эти квоты построено судно, и оно будет способно работать не только 15 лет (срок договора), но и больше. Продлить договор у государства нет оснований, а если опять проводить инвестиционный аукцион под постройку нового судна с договором на еще один 15-летний срок под эти же квоты, то что делать с тем судном, которое уже построено — отправить его на металлолом?
Сами эти вопросы говорят о механизме, ведущем в тупик. На мой взгляд, первоначально заложенный механизм — я снова об «историческом вылове» — позволял отрасли оставаться конкурентной, стимулировал обновление флота, и наше предприятие тому пример. Инвестирование, конечно, нужно, но главным образом — в новые объекты и районы промысла, то есть в развитие сырьевой базы, чтобы появлялись новые исторические пользователи ресурсов вместе с новым объектом промысла.
С учетом этого смею заявить, что через 7-8 лет «исторический принцип» возродится и станет крепче, чем когда-либо. Когда завершится текущий «передел» в отрасли, новые обладатели инвестиционных квот в лучшем случае к 2030 году завершат заявленную постройку судов, а в 2035 году уже начнет истекать действие 15-летних инвестиционных договоров на квоты. И, конечно же, никаких новых инвестиционных аукционов не будет, за всеми новыми обладателями квот в итоге закрепят право на вылов по «историческому принципу», и, скорее всего, лет на 25. Появится множество огромных и умных публикации, обосновывающих, что построенные суда смогут работать не менее 30-40 лет, а для их окупаемости нужно предоставить квоты минимум еще на 25 лет.
— А если говорить только о продукции? Вот, например, государство через различные механизмы (налоговое регулирование, распределение квот и т.д.) старается. стимулировать выпуск конкретных видов продукции — например, филе, фарша…
— Стимулировать нужно полное и эффективное освоение имеющихся в нашей экономической зоне водных биоресурсов. Помимо традиционных и известных всем трески, сельди, минтая, камчатского краба у нас имеется много иных перспективных и полезных ресурсов. По данным науки, у нас только на Дальнем Востоке страны имеется около 1 млн тонн различных «неодуемых» объектов, которые вообще никак не облавливаются. Да, для их освоения нужны специализированные суда и орудия промысла, которые нужно разрабатывать и внедрять. И одновременно — способствовать внедрению на внутренний рынок продукции из этих новых объектов промысла, а не множить барьеры.
Например, по тем же глубоководным крабам. Прекрасный продукт, который, тем не менее, не может поставляться на внутренний рынок из-за проблем с нормированием содержания мышьяка в морепродуктах. Над этой проблемой наше предприятия бьется с 2005 года, было два поручения вице-премьеров правительства России по этому вопросу, но он до сих пор не решен.
Вообще развитие глубоководного промысла могло бы стать одним из приоритетных и перспективных направлений для развития рыбной отрасли России, так как оно открывает доступ к огромным запасам всего Мирового океана. Но для этого должна быть последовательная и сильная поддержка государства, так как глубоководный промысел, повторюсь, — дело дорогое, сложное и рискованное. Да, нашему предприятию удалось добиться определенных успехов, но объективно мы только слегка прикоснулись к этим ресурсам, лишь на том уровне, какой смогло финансово вытянуть наше небольшое предприятие. При хорошем долгосрочном финансировании и поддержке на уровне государства, я уверен, можно добиться значительно больших результатов — как в собственных водах, так и в водах Мирового океана.
— Валерий Харитонович, вы стояли у истоков рыболовецкого колхоза «Восток-1» — предприятия, которое никогда, как мы видим, не боялось браться за новые направления. Каким вам хотелось бы видеть будущее компании?
— В 2023 году РК «Восток-1» отметил 32-летие, а я — 82-летие. Развитию компании я посвятил значительную часть своей жизни, старался привнести весь свой опыт и знания, создать компанию, особенную по своей природе и направлению деятельности. Думаю, мне это удалось. Подобрались достойные кадры в управлении и на флоте, которые я уверен, смогут продолжить этот непростой путь.
Поэтому я решил завершить активную трудовую деятельность, оставить пост председателя совета директоров и уйти на пенсию по возрасту. Но я не отстраняюсь, и если молодежи понадобится помощь советом и опытом, то я, конечно же, помогу.
Что касается будущего РК «Восток-1», то я вижу устойчивую, стабильную, стремящуюся к дальнейшим достижениям компанию, которая сохранит свое лидерство в освоении глубоководного промысла и приумножит его, продвигая Россию в освоении Мирового океана.